Ноябрь перевалил за середину, и мы с Никитой все чаще уезжали в город. Мы собирались туда и сегодня, потому что в саду, задремавшем к близкой зиме, делать было нечего. Мы планировали встретиться на парковке, и я уже шла туда, когда неожиданно получила сообщение от Никиты — он звал меня в библиотеку.

Никита и библиотека? Черт и ладан! Не то чтобы он прямо ненавидел книги, но его никогда туда не тянуло. Если бы выбор стоял за Никитой, он позвал бы меня куда угодно, только не в библиотеку, поэтому у меня сразу же появилось дурное предчувствие.

Оно оказалось удручающе верным. Добравшись туда, я увидела, что в зале меня встречают двое — Никита и Владимир Гедеонов собственной персоной. Хозяин поместья сидел в кресле у камина. Он не мог видеть огонь, но мог чувствовать его тепло и слушать мягкое потрескивание углей, этого ему хватало. Никита расположился чуть дальше от огня, на одном из больших диванов, и не смотрел на меня.

Нехорошее предчувствие разрасталось, сердце билось быстрее, от волнения мне было трудно дышать. Хотелось развернуться и уйти отсюда, закончить этот разговор до того, как он начался, но я не могла. В день, от которого я не ожидала ничего особенного, должна была решиться моя судьба.

Мои шаги были тихими, но Гедеонов их все равно услышал.

— Здравствуйте, Августа Стефановна. Прошу, присоединяйтесь к нам.

Его голос звучал свободно и ровно, как обычно. Это меня не обмануло: он сейчас мог чувствовать что угодно, но мы с Никитой никогда не поняли бы его.

Я подошла ближе, но не села рядом с Никитой и не заняла другой диван. Я осталась стоять на равном расстоянии от них обоих.

— Я бы спросила, что происходит, но не уверена, что готова к ответу, — вздохнула я.

В этот миг я мучительно пыталась вспомнить за собой хоть одну провинность, которую они могли разоблачить. Измена? Признание? Корыстные планы? Да нет же! Ничего такого не было, и моей единственной виной была обманутая любовь, о которой эти двое не знали. Я давно убедилась, что Гедеонов видит только будущее, он не читает мысли, он не мог меня разоблачить.

Да и мрачный вид Никиты намекал, что проблема не во мне.

— Увы, у меня для вас печальная новость, — признал Гедеонов. — Я знаю, что последние недели вы были увлечены бурным романом с Никитой. Сегодня эта история заканчивается.

— Что?..

— Вы больше не будете с ним встречаться, а он — с вами. Вы оба продолжите работать на меня, однако вам запрещены любые нерабочие отношения.

Гнев — мой быстрый спутник, он прибегает по первому зову, вот и теперь он не заставил себя долго ждать.

Я знала, что в некоторых компаниях сотрудникам изначально запрещают всякие там романы и интрижки, чтобы это не отвлекало их от работы. Но, во-первых, поместье Гедеонова не было компанией с корпоративным кодексом. А во-вторых, я уже не раз перечитала свой контракт. Там не было ни слова про отношения! Когда шеф-повар замутил роман с одной из садовниц, ему никто слова не сказал, хотя все всё знали.

И вот теперь мне диктуют, как жить!

— Прошу прощения, Владимир Викторович, но это не вам решать!

— А это не я и решил, — парировал Гедеонов. — Я просто предложил это, а Никита согласился.

— Что?! Вы вынудили его выбирать между мной и работой?

Версия появилась мгновенно, потому что иначе и не могло быть. Я знала, что Никита предан Гедеонову, как пес, и очень ценит свою работу здесь. Если хозяин пригрозил ему увольнением, он на многое мог бы согласиться. Да, это было обидно, но пока мой гнев был направлен все же на Гедеонова, а не на Никиту.

Однако он лишь усмехнулся:

— Все было не совсем так. Думаю, будет лучше, если Никита сам расскажет.

— Я бы предпочел сделать это наедине, — буркнул он.

— Наедине не получится. Я должен быть уверен, что ты сообщишь ей правильные детали нашей сделки.

— Сделки? — растерянно повторила я.

Никита наконец взглянул на меня, и в его взгляде читался вызов. Так ребенок, разгромивший полдома, смотрит на родителей в ожидании неминуемого наказания, которое его не очень-то волнует.

— Да, мы с ним заключили сделку, — подтвердил он. — Владимир Викторович предложил мне навсегда прекратить отношения с тобой за определенную сумму, и я согласился.

— Какую еще сумму?

— Это неважно.

— Какую сумму, Никита?

— Миллион долларов, — подсказал Гедеонов. — Я бы не назвал это неважным. Когда я сделал само предложение, Никита еще сомневался — думаю, вам приятно будет узнать это. Но именно сумма заставила его передумать. Я не предлагаю такую же сумму вам Августа Стефановна, потому что уже не нужно. Никита и сам сделает все, чтобы ваше общение сошло на нет.

Жизнь меня била, била так сильно, что едва не сломала. Казалось бы: это должно было подготовить меня к чему-то, сделать менее чувствительной, что ли. Но нет, когда на меня обрушился такой удар, я не могла оставаться равнодушной и ироничной, как Гедеонов. В душе у меня пылал пожар, голова кружилась, перед глазами все становилось мутным от слез.

У меня не было для них упреков, не было аргументов, способных объяснить им, насколько чудовищно то, что они делают. Передо мной сидели двое мужчин, которых я еще этим утром считала близкими, хоть и по-разному. Но теперь один из них меня продал, а другой — купил, если не меня, то мою жизнь так точно.

Уже второй раз моя уверенность в будущем рассыпалась на мелкие осколки и все мои воздушные замки обрушивались. Я не могла больше оставаться здесь, я была не в себе и понимала это. Мне нужно было уйти, сейчас же, это стало чуть ли не жизненно необходимо.

— Понятно, — с трудом произнесла я и, не прощаясь, покинула библиотеку.

Мне было больно и тошно от того, что произошло.

Я должна была больше злиться на Никиту. В конце концов, это он мне ворковал про любовь и семейное гнездышко. А на проверку что? Денежки — инвестиция куда надежней, чем наша семья! Потому что все бабы примерно одинаковы, а миллион долларов — это миллион долларов. Кстати, тут Гедеонов явно перестарался. Думаю, Никита вышвырнул бы наши отношения на свалку за куда меньшую сумму. Мне казалось, что я знаю его, знаю все его слабости, но такого я не ожидала. Если бы у меня спросили, возможно ли это, я бы уверенно ответила — нет, вы что, Никита может не быть поэтом и романтиком, но он верен своим принципам!

Гедеонов, в свою очередь, покупал меня, показывая, какую ошибку я могла бы совершить, связав свою жизнь с существом вроде Никиты. Может, это и должно было усмирить мой гнев, но нет, львиная доля моей злости была направлена на хозяина поместья, и на фоне его преступления подлость Никиты просто терялась. Причина, пожалуй, была проста: того, кого любишь, возносишь на пьедестал. Не делаешь его совершенством, как Тамара, и все же веришь, что по сути своей это благородный человек, пусть и с недостатками, но не чудовищными.